My Women From Tokyo
Кто знает, - тот вспомнил.
Кто не знает, тому - рассказываю.
В семьдесят третьем Deep Purple выдали «на гора» очередной альбом, - Who do we think we are! Диск, честно говоря, был хуже предыдущих, но хороших вещей тоже было полно.
Women From Tokyo - первая вещь на первой стороне, - одна из лучших и забойных, как тогда говорили, вещей в альбоме.
Вещь начиналась негромким вроде как шелестом специальных металлических щеточек по тарелкам ударника. Затем, по-взрывному, - вроде и неспешный, но очень четкий и заводящий ритм, подхватываемый гитарами и ударником. И Гиллан, еще молодым голосом, поет рефреном коронную фразу, - My Women From Tokyo…
Затем, - как улет в космос, вставка, - реверберация голоса и звука синтезатора, спокойный, негромкий речитатив Гиллана, - и опять, - фейерверк музыки, и все пятеро продолжают этот фирменный пепловский забойный ритм. Мелодию подхватывает фанно, а потом, совершенно неожиданно, - короткое, но такое классное соло гитары Блэкмора.
И великолепная, буквально вводящая в транс концовка, - импровизация на фанно на фоне главного ритма вещи…
Ну, а дальше шли - Mary Long, хитовая Super Trouper…
Но - не о них речь.
…Сарай был еще тот.
Боинг «три семерки». Последний, - на тогда. Человек на триста пятьдесят.
Вылет рейса задерживался, правда. Причем часа на три. Рассчитывая на кормежку в самолете, мы затянули пояса потуже, - тратить командировочные доллары в гаштетах венского аэропорта как-то напрягало.
Наконец объявили посадку, и мы двинули к нужному гэйту. Наша команда оказалась разбросанной по всему салону.
Место показалось мне неудачным, - мало того, что не возле иллюминатора, а вообще в среднем ряду, да еще посредине. Лететь из Вены до Токио десять с половиной часов, - замудохаешься соседей поднимать, когда в туалет будешь шастать.
Ну да ладно! Главное - уже в самолете. Постепенно салон заполнился.
Моей соседкой справа оказалась девушка-японка. Симпатичная, с классическим овально-кукольным лицом, широко расставленными глазами. Ростом, - мне по плечо, худенькая, стройная. Грудь, правда, еле просматривается, только и того, что соски из майки торчат. Очень вся сосредоточенная в себе. Вид такой строгий, самурайский, - прямо японский облико морале. Сразу натянула наушники плейера и замкнулась в своей музыке.
Ну…Я тоже щеки надул. Лысый очкарик, в костюме, в галстуке, - профессор, нах. На симпозиум, нах. В Париж, тьфу, - в Токио по делу, нах. И нехуй тут! Нагнал понтов, короче.
Место слева осталось свободным.
…Наконец-то взлетели.
Бля-я-я!
Я лечу в страну Маруками!
Нравился он мне тогда очень. По главным жизненным интересам было у нас удивительное совпадение: любовь к кошкам, к красивым женщинам, к музыке своей молодости, - у него был джаз, у меня - рок, к бегу на длинные дистанции, к хорошим англоязычным писателям.
Хотя, если разобраться, набор не так уж и необычен. Наверное, тысячам, если не сотням тысяч, а может и больше, нравится такое сочетание. Но тот, кто сумел первым завернуть все это в только ему присущую оригинальную форму, причем сделал это убедительно и мастерски, тот и становится гуру.
По крайней мере, на время.
…Перед ужином предложили выпивку. Взял виски. Выпил. Возникла мысль повторить. Благо страшила гренадерша австрийка-стюардесса замешкалась с подачей соков, пепси и прочей хрени рядом сидящим пассажирам. К просьбе явно русского отнеслась с высокомерным пониманием.
После второго виски я почувствовал, что жизнь - налаживается. На экранах мониторов, вмонтированных во впередистоящие спинки кресел, будто распластанный жучок, медленно ползла фигурка нашего самолета. Когда я увидел, что фигурка приближается к моему родному городу, не выдержал и тронул соседку за руку.
Она сняла наушники и вежливо спросила по-английски, - какого хуя мол, мне надо? Я начал объяснять ей, что пролетаем мой родной город, затем незаметно переключился на нее, а дальше…дальше было дело техники. Скажу только, что больше за весь полет наушники она не одевала.
…В принципе, в основном она спала. Но когда нас будили на кормежку, - а это было три раза, и потом, - перед тем, как провалиться в дрему, мы разговаривали, разговаривали, разговаривали…
До сих пор не понимаю, как это у нас получалось. Мой слабый английский, а ее, - вообще никакой, в сочетании с вырывавшимися то у меня, то у нее русскими и японскими словами…
Но мы прекрасно понимали друг друга.
…Ей - двадцать девять. Хотя я дал бы двадцать. Работает менеджером на фирме, которая занимается конфетами и прочими сладостями. Была в Европе в туристической поездке. В принципе, понравилось, но все не так, как у них дома. Незамужем. Парень? Конечно, есть. Занимаетесь любовью? Конечно! Сколько ему? Двадцать пять! Ух ты, какая молодчина! А почему замуж не выходишь? Рано еще. Дураха, - ни хера не рано. Не успеешь оглянуться, - тридцать, тридцать два. А там уже и подрастающее поколение пиписек подпирает…А ты же такая…
- Какая? - спрашивала она все время.
Не знаю. Или эйфория, что лечу в Японию, или, шорт побери, все-таки очень неплохой виски был на борту этого австрийского аэроплана, но мне хватило ласковых и нежных слов для объяснения, - «какая», на все десять часов полета.
И откуда оно взялось?
…Бережно укрытая мною двумя пледами, - своим и моим, во сне она иногда вздрагивала, - ей явно что-то снилось. Бывало - на несколько секунд открывала глаза, улыбалась мне, и опять проваливалась в сон.
Ближе к утру, когда нам подали какую-то японскую лапшу, она строго вычитала фашистскую стюардессу, что та не налила мне полагающийся кипяток. Затем как в детском саду несмышленышам, показывала, как же этот японский суп надо кушать палочками. По этому случаю в знак благодарности виски был взят и ей. С ужасом он был впервые в жизни испробован и с негодованием отвергнут. Естественно, я не мог допустить, чтобы добро пропало.
Самолет уже снижался, когда я поднялся с кресла, достал из сумки фотоаппарат и небольшую, но охеренно красивую коробочку наших конфет.
С темно-красной розой на обложке. Вез как сувенир принимающей стороне.
Когда она проснулась, я положил эту коробочку перед ней. Реакция была даже сильнее, чем я ожидал.
Потом мы еще попросили парня-японца в марлевой повязке, который сидел через проход, чтобы он нас сфотографировал.
Вдвоем.
И расстались.
В столице Страны Восходящего Солнца было семь утра.
Мы с ребятами стояли уже на выходе из аэропорта. Ждали, пока еще пара человек из нашей делегации поменяют в обменнике доллары на йены.
Вдруг кто-то обнял меня сзади.
У этого кто-то были маленькие нежные руки. По квадратным глазам ребят я понял их, - откуда у человека в стране, где он никогда не был, могут быть знакомые?
Я обернулся.
Это была Микато.
Сверкая глазищами, лопоча что-то на японском и изредка вставляя английские слова, она еще раз прощалась со мной.
Но слова, в общем-то, были и не нужны. Неожиданно стало охуенно тепло на душе. Исчезли настороженность и тревога, - как-то оно будет в этой Японии?
Моя Япония стояла рядом со мной.
И обнимала меня.
А я - ее.
Такими мы и остались на последней фотографии.
Прошло уже много времени, но я до сих пор помню ее имя.
Ми-ка-то.
Легко звучит. По кошачьи. По аналогии с английским, будто - «моя кошка».
Вот так первый и, наверняка последний раз я был в Токио.
Вряд ли уже судьба занесет.
Но когда в минуты тоски и депрессии пересматриваю японские фотографии с токийскими улицами и небоскребами, йокогамским мостом и парком, синтоистскими и буддистскими храмами Киото, почему-то больше всего времени с тупым взглядом в невидимую точку, то есть - в никуда, я просиживаю над фотографией, где меня обнимает Микато, - My Women From Tokyo.
© Шева
Будь хорошим мальчиком
В детстве нам говорят, что мир устроен правильно. Нам говорят, что мир справедлив. Что нам достаточно вести себя хорошо, быть честными и вежливыми – и жизнь наша будет прекрасна и удивительна, нам будут улыбаться люди, и нам воздастся во всей полноте. Мы верим – такие доверчивые детки… Нам говорят, что люди вокруг добры. Конечно, есть некие «злые дяди», но их мало, и это досадное исключение, присутствующее в мире, чтобы он не был таким пресным. И вообще – хорошие детки никогда не встречаются с плохими дядями, – это удел непослушных детей, которые не едят кашу и на желают спать по ночам. Нас учили, что если честно и добросовестно трудиться, то обязательно добьешься успеха и будешь богат и счастлив. Что ученье и труд все перетрут, а без труда – само собой – не вытащишь рыбку из пруда…
Нам врали.
Добрые родители обманули нас – мир устроен совсем иначе. Взросление человека – это череда шоков. Первый шок – родители не всегда правы! Они могут, не разобравшись, наказать нас за то, в чем мы вовсе не виноваты. Как горько мы рыдаем, столкнувшись с первой в жизни несправедливостью! Это глубокая трещина в картине мира –мы же поступали по правилам – почему вместо вознаграждения получили наказание? Часто мы не можем этого принять, вычеркивая эту несправедливость из памяти, вытесняя ее по всем законам психологии куда-то вниз, в дебри подсознания, наживая первые комплексы. Но жизнь продолжается и мы идем в школу. Это целая серия ударов по нашему Я – жуткий механизм подавления личности. Вдруг оказывается, что нас – таких замечательных, умных и послушных – не очень-то любит учитель, не принимают одноклассники и на наши проблемы всем, в общем-то, наплевать. Как это может быть? Именно поэтому дети в школе всегда начинают болеть – дело вовсе не в зловредных вирусах гриппа, обитающих среди школьных стен – дело в шоке несоответствия мира внушенному нам с детства образу справедливости.
Дальше – хуже. Вдруг оказывается, что злые дяди вовсе не бегут в ужасе от хороших мальчиков, а могут сделать с ними очень страшные вещи. Оказывается, что мальчишки с твоего двора вовсе не добрые друзья и надежные товарищи, а хулиганы, отнимающие карманные деньги и охотно нападающие толпой на одного. Оказывается, что учитель – не добрый и мудрый воспитатель, а холодный, раздражительный, уставший человек, наводящий порядок жестоким методом «разделяй и властвуй», натравливая учеников друг на друга. И приходит страшная мысль – может быть это я такой плохой? Ведь с хорошими мальчиками такого не может случится!
И – новый шок – выход во взрослый мир. Выясняется, что милиционер – это не «добрый Дядя Степа», а злобный нетрезвый мент, который бьет тебя дубинкой и отнимает твои деньги, что преподавателю в институте наплевать на то, какой ты умный, а хочется получить взятку за экзамен, что девушки тебя, такого прекрасного, почему-то не очень любят, что армия не «школа жизни» и не «дело настоящих мужчин», а два года унижения и беспросветного маразма, что работодатель берет тебя на работу не для того, чтобы сделать счастливым, а для того, чтобы заработать на тебе денег…
Мало кто может принять этот мир таким, каков он есть. Ведь нам так долго твердили, что он добр и справедлив, что надо только быть хорошим мальчиком, и счастье тебе обеспечено… Слабые люди от этого несоответствия начинают болеть, сильные озлобляются и набираются цинизма.
Что же нам делать? Как выбраться из этого замкнутого круга обреченности? Примите мир таким, какой он есть. Примите как данность, что мир вовсе не обязан вас любить – с какой стати? Примите и то, что большинству людей нет до вас дела – в конце концов, они ведь вам тоже не слишком важны? Примите и осознайте одну простую вещь: мир вам ничего не должен!
Стоит понять эту простую истину, и все изменится волшебным образом: вы перестанете огорчаться жизненным мелочам и начнете радоваться неожиданным подаркам. Так, стоя в пробке, вы не будет в досаде грызть руль, оттого, что движетесь медленно, а будете радостно удивляться тому, что по этому городу, как ни странно, еще можно как-то проехать! Так, понимая, что милиционеры – это не ангелы справедливости, а малообразованные усталые люди с нервной работой, вы не будете ожидать от них любви и внимания, но тем больше радости вы испытаете, встретив среди них настоящего разумного профессионала – ведь и они попадаются!
А главное – встретив в своей жизни настоящую любовь, вы не примете ее как нечто само разумеющееся, а поймете всю великую ценность этого редкого дара…
В голове что-то давило, или Необыкновенные приключения автора в собственных фантазиях
Прислали вот фэнтезийный роман. Как водится, автору не дают спать спокойно лавры госпожи Роулинг, поэтому он сочиняет невнятные истории про обиженного жизнью мальчика, который вдруг попадает в некий волшебный мир. Впрочем, мир оказывается вовсе не таким прекрасным, как хотелось бы главному герою. Кроме совершенно убогого мальчика, в романе фигурируют человек без лица, зомби, человек-зубр и другие странные и на редкость неприятные персонажи...
Пишет автор с большим трудом, можно сказать, «по слогам», да и значения многих слов понимает плохо — классический случай Ляпсуса Трубецкого.
Вот характерная цитата из романа: «Еле встав на ноги, Катя, будто мертвец или зомби, потелепалась к сторожу, хромая больной ногой, на которой всё ещё стоял гипс. Сторож от испуга грыз балалайку, медленно отходя назад. Ноги сводило, но девушка продолжала свой путь к мужчине с редкой алкогольной зависимостью. Она просила помощи, но слова не вылетали из уст, оставаясь поглощёнными мнимостью. Медленно переваливаясь с ноги на ногу, будто издевательски пугая, она шла к Василию Петровичу. Но тот уходил, будто Нильс, ведущий за собой стаю жирных крыс. И вдруг сторож проявил смекалку. Со всего размаху он стукнул Катю, надеясь, что та пропадёт, как мимолётное видение. Но девушка не исчезла. А просто грохнулась лицом в землю».
Остальные перлы под катом.
«Уже едва разобрать имена героев Артура, некогда проводившего долгие ночи над толстой тетрадной бумагой, исписывая её мягким узорчатым шрифтом; некоторые главы рассказов перемешались, других же и вовсе не существовало, даже в те времена, когда я впервые переступил через чертог дома Грэмов.
«Кирилл был простым парнем. Он ходил в обыкновенную среднюю городскую школу, учился в десятом классе, был абсолютно обычным подростком. Единственное, что его отличало от других сверстников – любовь к лилипутам и неблагополучная семья, в которой ему приходилось расти..."
«Несмотря ни на что, юноша искренне верил: без несправедливости его жизнь казалась бы скучной и неинтересной. Вот так! И это вам не хухры-мухры!"
« Хорошо, что не нужно в школу добираться наземным транспортом, обрадовался парень, спускаясь по скользкой лестнице в глубины древнего города. Хотя метро и переходы не были древними, но так предложение звучит эффектнее".
«В голове что-то давило. Впрочем, как и полный мужчина, облокотивший своё тело о близ стоящих пассажиров".
«Подойдя ближе, он увидел мост, под которым и горело пламя в какой-то разбитой цистерне. Такой же разбитой, как и сердце нашего главного героя".
«Он чувствовал, как пульсирует артерия где-то под его шапкой-ушанкой".
«Тот хотел было улыбнуться, но, явно пересилив себя, стал серым как скала».
«...В пышнотелой фигуре читался именно соседский сторож».
«У Кирилла снова зазвенело в ушах, а из носа неожиданно пошла кровь. Он достал из своего рюкзака салфетку и, опрокинув голову, заткнул одну из двух дырок. Если вам интересны подробности, это была правая дырка».
«Глаза Катерины явно устремились в бабушкины розовые чулки, а потом и на красное платье с розами, изображёнными прямо на груди».
«...Глазами умирающего кролика, которого уже нельзя будет оживить»
«Всё происходило так быстро, что юноша даже не успел "ошарашиться"».
«Высокие здания с длинными острыми штырями и белыми куполами».
«Перед парнем расстилался весь город: широкий, раскинувшийся в разные стороны, будто гигантский осьминог с факелом в заднице».
«Она медленно подходила к парню, и на ходу, снимая с себя туфли с высокими каблуками, разбрасывала их в разные стороны».
«В душе почувствовалась тревога, а уши, покраснев, пульсировали».
– Вы ещё хорошо отделались, – дама прохаживалась по палате, рассматривая больных, – перелом, сотрясение мозга, наезд на велосипеде, аборт, авария, изнасилование. И всё на льду… Да. Такой у нас, врачей, юмор».
«Он удивлённо смотрел в окно на людей, которые летали на своих мётлах так легко, будто это были обычные велосипеды».
«Ноги гудели, но желание научиться кататься по-настоящему преодолевало. Старушки разбегались в сторону, когда приближалась Катя. Соседские собаки не раз становились жертвами юной велосипедной наездницы. В этот день она впервые поняла, что хочет научиться кататься… на коньках».
«Как на удивление, но подходящие вещи были нужного размера, разного окраса и пошива».
«Этот день Катя помнила хорошо. Тогда бабушка сказала, что папы не стало… Было тепло. Май. Они как раз прогуливались по главной улице, едя мороженое. Тогда бабушка между делом сообщила, что отец на работе получил смертельную травму. И сразу перешла на тему подарков на день рождения».
«Строитель, пританцовывая, снял оранжевую каску, играя роль нищего шарманщика».
«Как две заколдованные свечи, парни истекали воском от палящего характера девушки».
«Юная наследница гроба...»
«У многих часто иногда возникает желание вернуться в прекрасный момент жизни, где заведомо была поставлена запятая».
«От них [картин] исходил тусклый неоновый цвет лазурного оттенка».
«Прости их, северный олень, ибо не ведают, что творят! – прокричал Санта Клаус».
«На неё было страшно смотреть: ещё вчера красивая, с лёгким румянцем, она выглядела истощённой и сырой, как рыба перед разделыванием».
«Он тупился на девушку».
«Не долго думая, прогрыз ранку в своей руке, вымокал перо в крови и поставил подпись».
«По волевому она вышла».
«Правоохранительные органы бросили все силы на поимку злодеев, их усилия оказались четны».
«Неподалёку проехал автомобиль, сигналя фарами и клоксофоном».
«В старом шкафу дальней комнаты Александрийского дворца раздался хлопок, и весь четвёртый этаж начал наполняться белым дымом. Растворился в белене письменный стол Короля».
«Он поднял под себя ноги, укрывшись от вечерней прохлады».
Кто знает, - тот вспомнил.
Кто не знает, тому - рассказываю.
В семьдесят третьем Deep Purple выдали «на гора» очередной альбом, - Who do we think we are! Диск, честно говоря, был хуже предыдущих, но хороших вещей тоже было полно.
Women From Tokyo - первая вещь на первой стороне, - одна из лучших и забойных, как тогда говорили, вещей в альбоме.
Вещь начиналась негромким вроде как шелестом специальных металлических щеточек по тарелкам ударника. Затем, по-взрывному, - вроде и неспешный, но очень четкий и заводящий ритм, подхватываемый гитарами и ударником. И Гиллан, еще молодым голосом, поет рефреном коронную фразу, - My Women From Tokyo…
Затем, - как улет в космос, вставка, - реверберация голоса и звука синтезатора, спокойный, негромкий речитатив Гиллана, - и опять, - фейерверк музыки, и все пятеро продолжают этот фирменный пепловский забойный ритм. Мелодию подхватывает фанно, а потом, совершенно неожиданно, - короткое, но такое классное соло гитары Блэкмора.
И великолепная, буквально вводящая в транс концовка, - импровизация на фанно на фоне главного ритма вещи…
Ну, а дальше шли - Mary Long, хитовая Super Trouper…
Но - не о них речь.
…Сарай был еще тот.
Боинг «три семерки». Последний, - на тогда. Человек на триста пятьдесят.
Вылет рейса задерживался, правда. Причем часа на три. Рассчитывая на кормежку в самолете, мы затянули пояса потуже, - тратить командировочные доллары в гаштетах венского аэропорта как-то напрягало.
Наконец объявили посадку, и мы двинули к нужному гэйту. Наша команда оказалась разбросанной по всему салону.
Место показалось мне неудачным, - мало того, что не возле иллюминатора, а вообще в среднем ряду, да еще посредине. Лететь из Вены до Токио десять с половиной часов, - замудохаешься соседей поднимать, когда в туалет будешь шастать.
Ну да ладно! Главное - уже в самолете. Постепенно салон заполнился.
Моей соседкой справа оказалась девушка-японка. Симпатичная, с классическим овально-кукольным лицом, широко расставленными глазами. Ростом, - мне по плечо, худенькая, стройная. Грудь, правда, еле просматривается, только и того, что соски из майки торчат. Очень вся сосредоточенная в себе. Вид такой строгий, самурайский, - прямо японский облико морале. Сразу натянула наушники плейера и замкнулась в своей музыке.
Ну…Я тоже щеки надул. Лысый очкарик, в костюме, в галстуке, - профессор, нах. На симпозиум, нах. В Париж, тьфу, - в Токио по делу, нах. И нехуй тут! Нагнал понтов, короче.
Место слева осталось свободным.
…Наконец-то взлетели.
Бля-я-я!
Я лечу в страну Маруками!
Нравился он мне тогда очень. По главным жизненным интересам было у нас удивительное совпадение: любовь к кошкам, к красивым женщинам, к музыке своей молодости, - у него был джаз, у меня - рок, к бегу на длинные дистанции, к хорошим англоязычным писателям.
Хотя, если разобраться, набор не так уж и необычен. Наверное, тысячам, если не сотням тысяч, а может и больше, нравится такое сочетание. Но тот, кто сумел первым завернуть все это в только ему присущую оригинальную форму, причем сделал это убедительно и мастерски, тот и становится гуру.
По крайней мере, на время.
…Перед ужином предложили выпивку. Взял виски. Выпил. Возникла мысль повторить. Благо страшила гренадерша австрийка-стюардесса замешкалась с подачей соков, пепси и прочей хрени рядом сидящим пассажирам. К просьбе явно русского отнеслась с высокомерным пониманием.
После второго виски я почувствовал, что жизнь - налаживается. На экранах мониторов, вмонтированных во впередистоящие спинки кресел, будто распластанный жучок, медленно ползла фигурка нашего самолета. Когда я увидел, что фигурка приближается к моему родному городу, не выдержал и тронул соседку за руку.
Она сняла наушники и вежливо спросила по-английски, - какого хуя мол, мне надо? Я начал объяснять ей, что пролетаем мой родной город, затем незаметно переключился на нее, а дальше…дальше было дело техники. Скажу только, что больше за весь полет наушники она не одевала.
…В принципе, в основном она спала. Но когда нас будили на кормежку, - а это было три раза, и потом, - перед тем, как провалиться в дрему, мы разговаривали, разговаривали, разговаривали…
До сих пор не понимаю, как это у нас получалось. Мой слабый английский, а ее, - вообще никакой, в сочетании с вырывавшимися то у меня, то у нее русскими и японскими словами…
Но мы прекрасно понимали друг друга.
…Ей - двадцать девять. Хотя я дал бы двадцать. Работает менеджером на фирме, которая занимается конфетами и прочими сладостями. Была в Европе в туристической поездке. В принципе, понравилось, но все не так, как у них дома. Незамужем. Парень? Конечно, есть. Занимаетесь любовью? Конечно! Сколько ему? Двадцать пять! Ух ты, какая молодчина! А почему замуж не выходишь? Рано еще. Дураха, - ни хера не рано. Не успеешь оглянуться, - тридцать, тридцать два. А там уже и подрастающее поколение пиписек подпирает…А ты же такая…
- Какая? - спрашивала она все время.
Не знаю. Или эйфория, что лечу в Японию, или, шорт побери, все-таки очень неплохой виски был на борту этого австрийского аэроплана, но мне хватило ласковых и нежных слов для объяснения, - «какая», на все десять часов полета.
И откуда оно взялось?
…Бережно укрытая мною двумя пледами, - своим и моим, во сне она иногда вздрагивала, - ей явно что-то снилось. Бывало - на несколько секунд открывала глаза, улыбалась мне, и опять проваливалась в сон.
Ближе к утру, когда нам подали какую-то японскую лапшу, она строго вычитала фашистскую стюардессу, что та не налила мне полагающийся кипяток. Затем как в детском саду несмышленышам, показывала, как же этот японский суп надо кушать палочками. По этому случаю в знак благодарности виски был взят и ей. С ужасом он был впервые в жизни испробован и с негодованием отвергнут. Естественно, я не мог допустить, чтобы добро пропало.
Самолет уже снижался, когда я поднялся с кресла, достал из сумки фотоаппарат и небольшую, но охеренно красивую коробочку наших конфет.
С темно-красной розой на обложке. Вез как сувенир принимающей стороне.
Когда она проснулась, я положил эту коробочку перед ней. Реакция была даже сильнее, чем я ожидал.
Потом мы еще попросили парня-японца в марлевой повязке, который сидел через проход, чтобы он нас сфотографировал.
Вдвоем.
И расстались.
В столице Страны Восходящего Солнца было семь утра.
Мы с ребятами стояли уже на выходе из аэропорта. Ждали, пока еще пара человек из нашей делегации поменяют в обменнике доллары на йены.
Вдруг кто-то обнял меня сзади.
У этого кто-то были маленькие нежные руки. По квадратным глазам ребят я понял их, - откуда у человека в стране, где он никогда не был, могут быть знакомые?
Я обернулся.
Это была Микато.
Сверкая глазищами, лопоча что-то на японском и изредка вставляя английские слова, она еще раз прощалась со мной.
Но слова, в общем-то, были и не нужны. Неожиданно стало охуенно тепло на душе. Исчезли настороженность и тревога, - как-то оно будет в этой Японии?
Моя Япония стояла рядом со мной.
И обнимала меня.
А я - ее.
Такими мы и остались на последней фотографии.
Прошло уже много времени, но я до сих пор помню ее имя.
Ми-ка-то.
Легко звучит. По кошачьи. По аналогии с английским, будто - «моя кошка».
Вот так первый и, наверняка последний раз я был в Токио.
Вряд ли уже судьба занесет.
Но когда в минуты тоски и депрессии пересматриваю японские фотографии с токийскими улицами и небоскребами, йокогамским мостом и парком, синтоистскими и буддистскими храмами Киото, почему-то больше всего времени с тупым взглядом в невидимую точку, то есть - в никуда, я просиживаю над фотографией, где меня обнимает Микато, - My Women From Tokyo.
© Шева
Будь хорошим мальчиком
В детстве нам говорят, что мир устроен правильно. Нам говорят, что мир справедлив. Что нам достаточно вести себя хорошо, быть честными и вежливыми – и жизнь наша будет прекрасна и удивительна, нам будут улыбаться люди, и нам воздастся во всей полноте. Мы верим – такие доверчивые детки… Нам говорят, что люди вокруг добры. Конечно, есть некие «злые дяди», но их мало, и это досадное исключение, присутствующее в мире, чтобы он не был таким пресным. И вообще – хорошие детки никогда не встречаются с плохими дядями, – это удел непослушных детей, которые не едят кашу и на желают спать по ночам. Нас учили, что если честно и добросовестно трудиться, то обязательно добьешься успеха и будешь богат и счастлив. Что ученье и труд все перетрут, а без труда – само собой – не вытащишь рыбку из пруда…
Нам врали.
Добрые родители обманули нас – мир устроен совсем иначе. Взросление человека – это череда шоков. Первый шок – родители не всегда правы! Они могут, не разобравшись, наказать нас за то, в чем мы вовсе не виноваты. Как горько мы рыдаем, столкнувшись с первой в жизни несправедливостью! Это глубокая трещина в картине мира –мы же поступали по правилам – почему вместо вознаграждения получили наказание? Часто мы не можем этого принять, вычеркивая эту несправедливость из памяти, вытесняя ее по всем законам психологии куда-то вниз, в дебри подсознания, наживая первые комплексы. Но жизнь продолжается и мы идем в школу. Это целая серия ударов по нашему Я – жуткий механизм подавления личности. Вдруг оказывается, что нас – таких замечательных, умных и послушных – не очень-то любит учитель, не принимают одноклассники и на наши проблемы всем, в общем-то, наплевать. Как это может быть? Именно поэтому дети в школе всегда начинают болеть – дело вовсе не в зловредных вирусах гриппа, обитающих среди школьных стен – дело в шоке несоответствия мира внушенному нам с детства образу справедливости.
Дальше – хуже. Вдруг оказывается, что злые дяди вовсе не бегут в ужасе от хороших мальчиков, а могут сделать с ними очень страшные вещи. Оказывается, что мальчишки с твоего двора вовсе не добрые друзья и надежные товарищи, а хулиганы, отнимающие карманные деньги и охотно нападающие толпой на одного. Оказывается, что учитель – не добрый и мудрый воспитатель, а холодный, раздражительный, уставший человек, наводящий порядок жестоким методом «разделяй и властвуй», натравливая учеников друг на друга. И приходит страшная мысль – может быть это я такой плохой? Ведь с хорошими мальчиками такого не может случится!
И – новый шок – выход во взрослый мир. Выясняется, что милиционер – это не «добрый Дядя Степа», а злобный нетрезвый мент, который бьет тебя дубинкой и отнимает твои деньги, что преподавателю в институте наплевать на то, какой ты умный, а хочется получить взятку за экзамен, что девушки тебя, такого прекрасного, почему-то не очень любят, что армия не «школа жизни» и не «дело настоящих мужчин», а два года унижения и беспросветного маразма, что работодатель берет тебя на работу не для того, чтобы сделать счастливым, а для того, чтобы заработать на тебе денег…
Мало кто может принять этот мир таким, каков он есть. Ведь нам так долго твердили, что он добр и справедлив, что надо только быть хорошим мальчиком, и счастье тебе обеспечено… Слабые люди от этого несоответствия начинают болеть, сильные озлобляются и набираются цинизма.
Что же нам делать? Как выбраться из этого замкнутого круга обреченности? Примите мир таким, какой он есть. Примите как данность, что мир вовсе не обязан вас любить – с какой стати? Примите и то, что большинству людей нет до вас дела – в конце концов, они ведь вам тоже не слишком важны? Примите и осознайте одну простую вещь: мир вам ничего не должен!
Стоит понять эту простую истину, и все изменится волшебным образом: вы перестанете огорчаться жизненным мелочам и начнете радоваться неожиданным подаркам. Так, стоя в пробке, вы не будет в досаде грызть руль, оттого, что движетесь медленно, а будете радостно удивляться тому, что по этому городу, как ни странно, еще можно как-то проехать! Так, понимая, что милиционеры – это не ангелы справедливости, а малообразованные усталые люди с нервной работой, вы не будете ожидать от них любви и внимания, но тем больше радости вы испытаете, встретив среди них настоящего разумного профессионала – ведь и они попадаются!
А главное – встретив в своей жизни настоящую любовь, вы не примете ее как нечто само разумеющееся, а поймете всю великую ценность этого редкого дара…
В голове что-то давило, или Необыкновенные приключения автора в собственных фантазиях
Прислали вот фэнтезийный роман. Как водится, автору не дают спать спокойно лавры госпожи Роулинг, поэтому он сочиняет невнятные истории про обиженного жизнью мальчика, который вдруг попадает в некий волшебный мир. Впрочем, мир оказывается вовсе не таким прекрасным, как хотелось бы главному герою. Кроме совершенно убогого мальчика, в романе фигурируют человек без лица, зомби, человек-зубр и другие странные и на редкость неприятные персонажи...
Пишет автор с большим трудом, можно сказать, «по слогам», да и значения многих слов понимает плохо — классический случай Ляпсуса Трубецкого.
Вот характерная цитата из романа: «Еле встав на ноги, Катя, будто мертвец или зомби, потелепалась к сторожу, хромая больной ногой, на которой всё ещё стоял гипс. Сторож от испуга грыз балалайку, медленно отходя назад. Ноги сводило, но девушка продолжала свой путь к мужчине с редкой алкогольной зависимостью. Она просила помощи, но слова не вылетали из уст, оставаясь поглощёнными мнимостью. Медленно переваливаясь с ноги на ногу, будто издевательски пугая, она шла к Василию Петровичу. Но тот уходил, будто Нильс, ведущий за собой стаю жирных крыс. И вдруг сторож проявил смекалку. Со всего размаху он стукнул Катю, надеясь, что та пропадёт, как мимолётное видение. Но девушка не исчезла. А просто грохнулась лицом в землю».
Остальные перлы под катом.
«Уже едва разобрать имена героев Артура, некогда проводившего долгие ночи над толстой тетрадной бумагой, исписывая её мягким узорчатым шрифтом; некоторые главы рассказов перемешались, других же и вовсе не существовало, даже в те времена, когда я впервые переступил через чертог дома Грэмов.
«Кирилл был простым парнем. Он ходил в обыкновенную среднюю городскую школу, учился в десятом классе, был абсолютно обычным подростком. Единственное, что его отличало от других сверстников – любовь к лилипутам и неблагополучная семья, в которой ему приходилось расти..."
«Несмотря ни на что, юноша искренне верил: без несправедливости его жизнь казалась бы скучной и неинтересной. Вот так! И это вам не хухры-мухры!"
« Хорошо, что не нужно в школу добираться наземным транспортом, обрадовался парень, спускаясь по скользкой лестнице в глубины древнего города. Хотя метро и переходы не были древними, но так предложение звучит эффектнее".
«В голове что-то давило. Впрочем, как и полный мужчина, облокотивший своё тело о близ стоящих пассажиров".
«Подойдя ближе, он увидел мост, под которым и горело пламя в какой-то разбитой цистерне. Такой же разбитой, как и сердце нашего главного героя".
«Он чувствовал, как пульсирует артерия где-то под его шапкой-ушанкой".
«Тот хотел было улыбнуться, но, явно пересилив себя, стал серым как скала».
«...В пышнотелой фигуре читался именно соседский сторож».
«У Кирилла снова зазвенело в ушах, а из носа неожиданно пошла кровь. Он достал из своего рюкзака салфетку и, опрокинув голову, заткнул одну из двух дырок. Если вам интересны подробности, это была правая дырка».
«Глаза Катерины явно устремились в бабушкины розовые чулки, а потом и на красное платье с розами, изображёнными прямо на груди».
«...Глазами умирающего кролика, которого уже нельзя будет оживить»
«Всё происходило так быстро, что юноша даже не успел "ошарашиться"».
«Высокие здания с длинными острыми штырями и белыми куполами».
«Перед парнем расстилался весь город: широкий, раскинувшийся в разные стороны, будто гигантский осьминог с факелом в заднице».
«Она медленно подходила к парню, и на ходу, снимая с себя туфли с высокими каблуками, разбрасывала их в разные стороны».
«В душе почувствовалась тревога, а уши, покраснев, пульсировали».
– Вы ещё хорошо отделались, – дама прохаживалась по палате, рассматривая больных, – перелом, сотрясение мозга, наезд на велосипеде, аборт, авария, изнасилование. И всё на льду… Да. Такой у нас, врачей, юмор».
«Он удивлённо смотрел в окно на людей, которые летали на своих мётлах так легко, будто это были обычные велосипеды».
«Ноги гудели, но желание научиться кататься по-настоящему преодолевало. Старушки разбегались в сторону, когда приближалась Катя. Соседские собаки не раз становились жертвами юной велосипедной наездницы. В этот день она впервые поняла, что хочет научиться кататься… на коньках».
«Как на удивление, но подходящие вещи были нужного размера, разного окраса и пошива».
«Этот день Катя помнила хорошо. Тогда бабушка сказала, что папы не стало… Было тепло. Май. Они как раз прогуливались по главной улице, едя мороженое. Тогда бабушка между делом сообщила, что отец на работе получил смертельную травму. И сразу перешла на тему подарков на день рождения».
«Строитель, пританцовывая, снял оранжевую каску, играя роль нищего шарманщика».
«Как две заколдованные свечи, парни истекали воском от палящего характера девушки».
«Юная наследница гроба...»
«У многих часто иногда возникает желание вернуться в прекрасный момент жизни, где заведомо была поставлена запятая».
«От них [картин] исходил тусклый неоновый цвет лазурного оттенка».
«Прости их, северный олень, ибо не ведают, что творят! – прокричал Санта Клаус».
«На неё было страшно смотреть: ещё вчера красивая, с лёгким румянцем, она выглядела истощённой и сырой, как рыба перед разделыванием».
«Он тупился на девушку».
«Не долго думая, прогрыз ранку в своей руке, вымокал перо в крови и поставил подпись».
«По волевому она вышла».
«Правоохранительные органы бросили все силы на поимку злодеев, их усилия оказались четны».
«Неподалёку проехал автомобиль, сигналя фарами и клоксофоном».
«В старом шкафу дальней комнаты Александрийского дворца раздался хлопок, и весь четвёртый этаж начал наполняться белым дымом. Растворился в белене письменный стол Короля».
«Он поднял под себя ноги, укрывшись от вечерней прохлады».
Ctrl
Enter
Заметили ошЫбку
Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
Комментарии (0)